Зная меня, вы можете подумать, что вот эта глубокая метафорическая мысль, опрокинув привычный разворот сознания, выведет повествование о маленькой лужице к бурному нраву горной реки. И вы будете почти правы с той лишь разницей, что... не всегда "правильная" дорога может привести тебя в "правильное" место.

Вы можете найти неожиданный инсайт в баке с мусором, убирая какахи за собачкой, сбрасывая демонов в разогретый задор социальных сетей, давя таракана уверенным тапком и хлопая в ладоши, изгоняя моль.

Читая умную долгую книгу, вы, конечно, тоже заполнитесь мыслями и новыми иллюзиями, переживанием себя обостренно значимым в этом тесном, удушливом мире.

Но что особенно сильно меняет ваш корневой каталог жизни, ваше ключевое отношение к себе?

И я бы сделала здесь паузу, позволив вам спуститься в свой эмоциональный подвал, чтобы вдохнуть глоток свободы. Никем не выданной, вашей, от рождения, никому не принадлежащей, ни от кого не зависимой, ни к чему не пристегнутой. Вашей. Исключительно.

Но сделаю просто абзац.

Что особенно сильно меняет нашу жизнь, наше ключевое отношение к себе?

Внешний мир. Это та самая лужа, наступив в которую, мы  пачкаемся сами, пачкаем других. Потом валимся в нее всем телом и очень скоро рыдаем над тем, как она нас испортила, испачкала, намочила, сделала безвольными, усталыми, чувствительными, ранимыми, обидчивыми, злыми и преданными ей. Как было хорошо, когда было сухо и мама вела нас за ручку, нарядных и послушных. А теперь мы, большие и гордые, сидим в луже, когда жизнь проносится галопом на красивой, грациозной лошади чьих-то успехов и достижений, а кого-то все еще ведут мамы и папы, чистых и красивых, сухими тропами в наши светлые мечты.

Лужа. Засосала и выплюнула, потому что мы впитали в себя весь ее объем и стали угрозой ее балансу и микрофлоре. Но мы стараемся. Мы производим все больше и больше брызг, но лужа уже так истощена, что уже сама нас выталкивает. Всем не довольна, все делает нам назло, подмочила все наши опоры и продолжает пропитывать собой наш жизнедеятельный ресурс.

И мы все больше и чаще отвлекаемся на мелкие сноски внизу основного контента жизни, в котором самыми содержательными строками являемся мы сами.

Тебе 25, 30, 45, 50, 65, 70, не важно. Ты – женщина. Ты одинока, с кем-то, сама, замужем, разведена, брошена, ушла, устала, разбита, надеешься, ждешь, поправилась, похудела, занимаешься спортом или только жаждешь. Тонешь в образах, соответствиях и правилах. Прячешься в голубом экране, на кухне, в красивом пальто, от себя, от недругов и на всякий случай. Точишь сладенькое, делаешь селфи, попиваешь винцо, пишешь посты, колкие комменты, и дышишь огнем на неверных. Ты гуру чужих жизней, но никто не благодарит. Мечтаешь о любви навсегда или чтобы тебя больше. Занята, нет сил и некуда складывать темно-серые тона.

Светит солнце, будто не для тебя, а дождь льет как-то лично, прямо в сердце, и сразу мрак и слякоть, как в душе. Постарела или так чувствуешь. Помолодела или только хочешь. Ждешь его, ее, их, хоть кого-то, но из другой лужи. Сколько виноватых и бестолковых вокруг? Господи, откуда их столько? У тебя есть дети, а может и нет. Ты их хотела, а может, просто надо было. Кому? Да уже и неважно. Хотя странно, почему всем надо, чтобы ты вышла замуж и родила? А потом никого? Где они все, когда ты сделала, как все хотели? И почему никому не надо, чтобы ты просто была счастлива?… Счастлива.

Это как? Это не как в книжках, кино и заграницей. Это как у тебя, как ты чувствуешь. Это как встать из лужи и выйти к своей реке. Необязательно бурной. Обязательно – своей.

Это как? Это когда без ноющего стенания внутри и зыбучих мыслей  можешь сказать, написать, подумать что-то вроде:

"Мне 37 лет, я не замужем, не имею детей, все мое имущество умещается в несколько чемоданов, и я счастлива. Я счастлива не врать себе, жить в мире с собой, верить и знать, что все будет хорошо. Что со временем все устроится и станет на свои правильные места, если трудно сейчас. Что нигде не лучше и не хуже, – по-другому. Я постоянно слышу: "Почему ты не выходишь замуж?", "Надеюсь, ты скоро найдешь хорошего парня", "Ты встретишь его, когда меньше всего этого ожидаешь", "Может, пора остепениться", "Тебе пора завести детей." Но разве это не мне решать? Разве не я должна прожить свою жизнь так, как я ее чувствую. И если я счастлива, почему я должна быть счастлива по чужому стандарту счастья?"

Кстати, это жизненный пример. Таких историй я знаю много. Живых. Разных. О них не написано книг, не снято кино и не спето песен. Они просты и будничны. Они принадлежат людям разных траекторий, корней и судеб, но готовых быть счастливыми в своей жизни. Без детей, с детьми. Без правильных и неправильных партнеров или с ними. С правильными и неправильными семьями. С трудным и обыкновенным детством. С прошлым опытом, разочарованиями, поиском и надрывом.

Моя история – одна из них. Если я однажды ее расскажу, я не исключаю, что многие из моих читателей не будут знать куда приложить теперь это тихое разочарование и сожаление о том, что любили иногда прочесть пару неплохих строк от моего имени. Но доверь я свою жизнь заданным догмам и представлениям о счастье и жизни, пришитыми к стеганному одеяльцу моего детства, в которое кутало время свою эпоху и детские головки, я бы никогда не стала тем, кем я есть. Я бы не добилась всего, что у меня было и чего удалось избежать. Я бы не решилась все оставить, чтобы отстоять свое право чувствовать, жить, быть счастливой. Так, как мне это было нужно и важно. Я бы не дерзнула довериться чувствам, полюбить кого "нельзя". Я не смогла бы начать сначала, устремится навстречу неизвестности, ради жизни, которую мы хотели для себя и своей семьи. У меня никогда не хватило бы сил на многое, что тешит и поддерживает на трудном перевале.

У нас есть право выбирать свою жизнь, свой образ жизни и не извиняться за него. Мы имеем право не соглашаться на меньшее. Мы имеем право выбирать то, что делает нас живыми, целыми, наполненными, счастливыми. Будь то белый забор из штакетника, тюлевые занавески и трое малышей, или путешествия по всему миру, необузданный нрав и жажда новизны.

Не позволяйте чьим-то правилам или суждениям определять вас. Ваше отношение к себе – это личное и неприкосновенное. Самый лучший источник вдохновения и сил – внутри вас. Там, куда меньше всего хочется заглядывать, сидя в луже.

Каких бы успехов не достигло человечество в своей эволюции, действительно ценной и стоящей жизнь делают любовь и чувство счастья внутри нас.

Автор: © Tanja Warucha

Мысли имеют над нами власть. И не только наши собственные. Потому что, в собирательном своем проявлении, мы властны над чем и кем угодно, только не над собой и своей головой.

Вы можете с уверенностью опознать свои мыслеобразования от чужеродных? Можете сказать (строго так): "Эй, ты чья, мысль? Ты моя? Нет? Так что ты делаешь в моей голове?! Тут и без тебя очень тесно! А ну-ка, сворачивай свою деятельность и вылепётывайся!" И решительным образом выставить её. Ну, или приблизительно по такому сценарию.

Сколько мы читаем, слышим, – "меняй свои мысли", "мысли позитивно", "заставь свои мысли работать на себя, на свой успех, на свое богатство...", на что-то там еще, что только пожелаешь иметь, – а иметь очень хочется. А ничего не меняется.

Достаточно ли просто перекраивать мысли ежедневно? Тоже, скажу Вам, труд не для хлюпиков. Не хочу никого разочаровывать и отбирать последнюю надежду на лёгкую перепись личной Книги жизни, но – нет.

Мне ещё не встречалось универсальных практик, исцеляющих быстро и безболезненно всё, что мы нагромождали годами в своей и чьей-то жизни, накапливали, складировали, утрамбовывали, выпячивали, навязывали, – ложные ценности, безжизненные стереотипы, устаревшие вещи, обиды, оправдания, недовольства, зависти и осуждения. Куда это всё? Это лечится мыслями? Да, лечится, – если Вы не выходите из дому месяцами и не взаимодействуете с другими, и с этой реальностью. То тут может вылечить просто сборник высказываний Фаины Раневской.

Но что-то изменить можно только... неудобными поступками. Много неудобных поступков. Знаете, такая простая будничная подвижность тела и ума за пределами привычного (порочного) уклада. А к ним, – пожалуйста, добавляйте благие мысли. Но идеи и нужные мысли не приходят в неподготовленную голову. Для любых чудес нужна почва. Именно её создаете вы сами своими неудобными, продуктивными действиями.

Но помните, мысли ходят сбивчивыми тропами, придумывая нам нужный мир. Мы не думаем ничего нового. Мы думаем долго и нудно одно и тоже. Мы думаем затёртое и старое. Ведём пустые диалоги в своей голове и отвечаем удачные ответы, как в кино. Мы думаем приходящее извне, которое легко цепляется за наше всклокоченное, нечёсаное, хаотичное беспризорье в голове и вскоре выдаёт себя за "своё". И в этом неуправляемом процессе некому навести порядок. А значит, не на кого переложить ответственность за то, что мы застреваем, замедляемся, растекаемся, разрушаемся.

Что же делать? С чего начать?

Пункт первый. Включите фильтры.

Фильтровать нужно и очень важно. Наш мозг сохраняет абсолютно всё, с чем он "имел связь". Наши мысли – результат того, чéм мы заполнили его в большей степени. Начните фильтровать:

– информацию, которую получаете. Особенно ту, на которую реагируете эмоционально.
– Людей (простите, да), с которыми общаетесь и взаимодействуете.
– События и процессы, в которые включаетесь. Осознание того, что информация, люди и наше взаимодействие с миром действуют на нас либо отравляюще, либо созидательно, поможет вам расставить приоритеты и задать себе правильные вопросы.

Задайтесь целью три недели, не зашлаковывать свой жизненный эфир. Это работа. С непривычки, может даже возникнуть ломка по негативу и собственной ядозависимости. Как только вы начнете отслеживать, чем вы себя "питаете", вы будете поражены, как много токсичного сублимата вы регулярно потребляете. Информационного и человеческого.

Пункт второй. Начните с непривычного.

Мысли не материальны... если ничего не делать. Составьте список из 4 (четырех) пунктов тех вещей, которые вы можете уже сейчас, в эти три недели, изменить или начать методично менять. Маленьких, посильных вещей. Не нужно писать большие цели. Нужно написать то, что вы уже можете начать, прямо сегодня, и хотите изменить. В себе или в своей жизни. И следите за тем, чтобы вы это делали каждый день. 5-10 минут ежедневно выделите своим переменам, постепенно увеличивая время и силы для этого, когда заметите, что осваиваетесь.

Как бы позитивно вы не пытались думать, вам всё равно придётся что-то делать, чтобы увидеть результат. Принцип маленьких шагов – лучшее средство пройти даже самый трудный путь. Вы привыкли думать, самое сложное – это начать. Но не бросить, не уйти с половины пути, – куда сложнее.

Пункт третий. Знакомьтесь.

С новой интересной информацией, новыми людьми, новыми местами. Оставайтесь любознательными. Это не только познавательно, но и ценно новым опытом, новыми нейронными связями. А именно они укрепляют и оживляют наш мозг.

Ещё за десять лет до создания Facebook, американский социолог Марк Грановеттер (Mark Granovetter) провёл интересное исследование, сильно повлиявшее на экономическую социологию в целом. В течение нескольких месяцев он опрашивал жителей пригорода Бостона, которые недавно сменили место работы, выясняя, кто помог им найти новую работу – друзья, знакомые или объявления в газете? И как он выяснил, самую большую помощь этим людям оказали не родственники и друзья, и не газетные объявления, а знакомые, с которым они изредка виделись и почти не общались.

Результаты его настолько поразили, что впоследствии он сформулировал свою известную "Концепцию силы слабых связей", согласно которой в межличностной коммуникации слабые связи имеют большее значение, чем сильные.

Почти всё новое в нашей жизни приходит извне нашего близкого устоявшегося круга. Поэтому не бойтесь знакомиться с новыми людьми, спрашивать, узнавать или просить о помощи знакомых. Но – вы должны точно знать, чего вы хотите и к чему стремитесь. И готовы ли вы действовать.

Использование "слабых связей" может стать отличным маленьким шагом к желаемым переменам в жизни или изменениям в себе.

Думаю, для старта достаточно и этих трех пунктов. Из своего личного опыта, могу порекомендовать вам две вещи держать в фокусе.

Первая. Ваши мысли должны быть сопряжены с вашими действиями и наоборот. Остальная каша в голове будет оставаться всё равно. Частично, это "отходы" переработки мозгом многовекторной и разнозначимой информации, которую мы получаем ежесекундно из внешнего мира, осознанно или нет. Ваша задача – следить за тем, чтобы вы в ней не тонули и не вязли по привычке.

Вторая. Если регулярно и планомерно что-то делать для осуществления своих, пусть сначала маленьких, целей, то вы увидите, что мысли действительно материальны. И уже через три-четыре недели вам станет очевидно, почему в вашей жизни чего-то нет, а что-то уверенно продолжает быть.


Автор: © Tanja Warucha
Photo: © Tanja Warucha, Pitztaler Gletcher, Tirol, Austria

Как-то в начале третьего класса моя учительница в школе, отчитывая меня за плохое поведение, в поисках действенного рычага влияния, с эмоциональным придыханием театрального наследия, спросила меня: "Ну вот, какая у тебя мечта?!" И я, неожиданно для себя, ответила: "Написать книгу о хороших людях."

Бывают такие взгляды, которыми можно нарезать карпаччо. После них ты можешь выжить только в качестве модели продольного среза тела для анатомического атласа. Это был тот самый взгляд, не совместимый с детской реальностью. И так оно и должно бы было быть по всем педагогическим трудам Макаренко, как было посмотрено. Я знала, что когда я приду домой, мне будет таки "неповадно", но уже вечером я забуду о своей выходке, воспитательной беседе и неожиданной мечте жизни. Так уж устроен детский подвижный мир.

Но именно тот вечер как-то не задался и вместо "Домашняя работа", я вдруг старательно вывела: "Книга а харошых людях". Лист пришлось вырвать и писать "Домашняя работа" заново.

Так родился мой первый произвольный текст, первая незнакомая эмоция, первая дерзкая мечта.

И что бы я ни делала, где бы ни жила и чем бы ни была увлечена, – бизнесом, проектами, фотографией, видеомонтажом, современными исследованиями, работой мозга, – если я не пишу, я ощущаю только одну из тех двух разрезанных одним суровым взглядом половину себя.

И я писала, много писала. Тихонько. Пряча между книгами и прошлогодними тетрадями нескладные, плывущие вниз, неаккуратные строки. Где-то в кладовых бессознательного хранились пыльные записи детской мечты. Они не тревожили меня, а я не тревожила их. Иногда мы навещали друг друга, неловко улыбаясь, стесняясь прикоснуться, ведь настоящее всегда такое неуклюжее, а прошлое – такое хрупкое.

Ты растешь и с каждым годом постепенно формируешься в того, кем не являешься и кем будешь потом измерять свою жизнь. Время раздает нам сценарии и роли. И до какого-то возраста мы свято верим, что чей-то костюм сядет лучше, чьи-то правила будут значимей, и что кто-то сыграет нашу жизнь лучше нас.

Но жизнь начинается с первой несуразной детской мечты, с первой разбитой коленки, с первого яркого детского сна, с первых взглядов, нарезающих карпаччо на блюде твоей реальности, с первого разочарования в мире взрослых правил и фальшивых ужимок. И только несуразная детская мечта способна выжить в многочисленных проявлениях нас, загроможденных, напуганных, важных, не верящих, но ждущих чудес.

Она может остаться детской смешной мечтой. Но если вы однажды ее записали, наполнили страстью, и маленькой, пусть даже робкой, дерзостью, она перестанет быть вашей мечтой, – она станет зудящей и верной вам, целью. Она заполнит смыслом и детской наивностью вашу жизнь. Не записывайте ваши мечты, если не хотите иметь целей, которые будут толкать и делать вас  уязвимыми к их реализации. Оберегайте мечты.

Автор: © Tanja Warucha

Каждую минуту в мире делается один снимок заката. Если вы чувствуете себя одиноким, выйдете вечером, посмотрите на закат и вспомните, сколько в мире людей сейчас с вами смотрят на закат. Вы не одиноки!


Автор: © Tanja Warucha

Фото: © Kristina Jalowa Photographer
Мысли вслух

Кто не знает, в прошлом я профессионально занималась спортом. Но, как это часто бывает со всем самозабвенным и до болезненности испытывающим нас, как любила говорить моя мама, – "оно всегда плохо кончается". И в 1991 году, в самый разгар подготовки к юношеским международным соревнованиям, прямиком с игровой площадки я попадаю с разрывом мениска и всех своих амбициозных целей, вместе с подрывом крестообразной связки и грандиозных планов в травматологическое отделение городской клинической больницы № 11.

Безусловный прогресс медицины в выкорчёвывании (оперативном лечении) подобных проблем перепрыгнул уже три десятка лет. Но в 1991 году, – это было настоящее чистилище идущих не туда. Попасть в больницу в конце 80-х – начале 90-х даже с воспалённым ногтём на левом мизинце было всё равно, что выпить не ту таблетку в "Матрице" (помните, сказ про Нео?). Ты увидишь и узнаешь то, что больше не развидишь и не забудешь никогда. Но даже в эти страшные времена мне всё равно везло, я считаю.

Не буду описывать, каким адом было тогда быть прооперированным вообще где-либо в своём теле, скажу лишь, что после месяца в больнице, я едва не получила группу инвалидности в придачу вследствие лечебного курса восстановления. Но, это уже была бы история не про меня.

А моя история о другом. Не поверите. Она – о свидетелях Иеговы. Ну, или почти о них.

Прикатили меня после операции, заплывшую от наркоза, в палату №7, второго отделения травматологии (удача №1). За никогда не открывающимся последние лет пятнадцать окном – прекрасный больничный сквер, ни стена, ни решётки, ни крыша психбольницы по соседству, – а чудесный лысоватый сквер. Вид из окна, поверьте мне, – очень сильно влияет на процесс выздоровления, как и вся лежащая толпа невезучих в вашей палате. Но и тут мне опять повезло (удача №2).

До моего появления, это была палата "шеечниц" и "усердных домохозяек". Четыре женщины немного пожилого возраста были со сломанной шейкой бедра, две из которых – не унывающие оптимистки, другие две, – отменные рукодельницы (вязание и вышивание на всём, во что могла пролезть игла и спицы) – Берта Иосифовна и тётя Соня. Две тихони, Наталья Петровна – молчунья, мыла люстру, и упала дважды (!) с табуретки. Другая, Клавдия Николаевна, была просто уже очень старенькая. Плохо слышала и почти ничего не говорила, кроме "позовите доктора!" и "что на обед?". Она просто не ходила. И седьмая "домохозяйка" – Аида Константиновна – мыла окна дома и… выпала из окна. Поломала руку в локте и сильно ушибла бедро и колено. И я восьмая – "спортсменка".

Аида Константиновна, которая спланировала в окно, долго лежала сама. Никто к ней не приходил, не навещал и ничего не передавал. Она как-то обмолвилась, что у неё есть дочь, и что она с ней даже вместе живёт. И с тех пор всех мучил повисший в больничном воздухе вопрос, почему она не приходит. Но так как она даже не ходила в туалет, обсудить это не представлялось возможным. Так он и висел, – немой вопрос.

Аида Константиновна, ощущая безмолвное недоумение, так как палата наша была, как проходной двор, – почти каждый день ко всем кто-то приходил, – как-то обмолвилась, что скоро придёт её дочь, навестить. Но при этом она с такой глубокой грустью вздохнула, прикрыв глаза здоровой рукой, что в воздухе стало совсем тяжело от повисших вопросов. И если у Натальи Петровны, ещё можно было поинтересоваться, как можно было упасть с табуретки, поломать руку, залезть на неё снова, чтобы упасть второй раз и поломать со второй попытки ещё и шейку бедра, то в случае с Аидой Константиновной, никто не решался вторгнуться с этим шершавым вопросом.

И действительно, как и предсказала Аида Константиновна, её дочь нанесла ей вскоре свой дочерний визит. Это было высокая, худощавая женщина с острыми чертами лица, в серой вязанной кофте, застёгнутой на все возможные пуговицы, поверх такого же серого гольфа и в необычно длинной для того времени тёмно-серой юбке. Она была похожа на серую плоскую тучку. И мне стало немного стыдно за это ощущение, как и за то, что мы непроизвольно единомоментно все впились в неё истерзывающими взглядами, жадно пытаясь успеть разглядеть ставшую для нас почти мифом дочь Аиды Константиновны. Было заметно, что она сильно смутилась. Мы все тут же спохватились и начали нарочито изображать безынтересность и какую-то свою лежачую активность, чтобы хоть как-то стереть этот неловкий момент.

Женщина спешно подошла к кровати Аиды Константиновны и с не скрываемым, не сдерживаемым раздражением вдруг прошипела:

– Что ты им уже про меня наговорила?

Мне стало так неловко, что я подумала, что мне, наверное, показалось. Не может быть, чтобы это было первое, что она произнесла!

– Здравствуй, Елизавета.
– Что ты им уже про меня наговорила? – Довольно злым шёпотом повторила свой вопрос долгожданная посетительница.
– Елизавета, прекрати, я ничего, никому не говорила.

Это была чистая правда, но Елизавета не верила. Она накалилась так быстро, что во всей палате повисло напряжение. Вдруг захотелось сбежать. Но почти все "неходячие", или ещё очень "плохоходячие", – сбежать было некуда.

– Когда ты уже успокоишься? – продолжала шипеть Елизавета.
– Елизавета, может, хватит? – сдержанно и устало ответила Аида Константиновна. Было похоже, что их отношения были скорее довольно напряжёнными, чем родственные.
– Хорошо, я не для этого пришла. Пусть тебя Бог простит. – Неожиданно ответила Елизавета.
– А для чего ты пришла? – Аида Константиновна говорила тихо, но без злобы или недовольства.

Елизавета не ответила и начала говорить ещё тише. И я слышала просто какое-то неуютное шипение. Мне хотелось от этого куда-то спрятаться. Я натянула одеяло себе на голову и представила, будто я сплю и ничего не слышу.

– Да кто тебя просит? – воскликнула неожиданно Аида Константиновна.
– Всё не по-божьи у тебя! Срам – а не мать!
– Елизавета! Что ты такое говоришь? – обессиленно, с болью и какой-то огромной усталостью ответила Аида Константиновна.

Мы боялись пересматриваться, оказавшись невольно заложниками неудобной, стыдливой ситуации, чтобы нечаянно не сделать её ещё хуже. Это напряжение заполнило палату и уже просачивалось в длинные трещины облупленных стен, вторгаясь в наш вялый, упорядоченный больничный уклад.

Сама Елизавета растрескивалась в моём воображении, разъедаемая колючим раздражением, расплёскивая на нас всё, что в неё саму уже не вмещалось. Она ругала и отчитывала Аиду Константиновну, и было совершенно не понятно за что, и почему Бог так сильно сердится на неё.

Аида Константиновна большей частью молчала, отворачивая голову к стене, прикрывая иногда здоровой рукой голову и глаза. Казалось, что это единственный способ для неё спрятаться.

– Что ты отворачиваешься? Смотри на меня! – процедила сквозь зубы Елизавета. И вдруг раздался глухой шлепок, – Елизавета, видимо больше не принадлежала себе, гонимая беснующей в ней бурей сжатого, сдавленного гнева, и ударила Аиду Константиновну по руке, которой та укрывалась от тяжёлых и таких же хлёстких слов Елизаветы.

В то же мгновение Наталья Петровна, приземлившаяся дважды неудачно с табуретки, за что получила от нас прозвище "настойчивая", не выдержала гнетущего накала непонятной нам ситуации и смысла самого визита Елизаветы к маме, довольно резко и громко прикрикнула:

– Что Вы делаете?! Она же Ваша мать! Она нуждается в помощи и заботе! Она в больнице! Что Вы себе позволяете?!
– Её Бог наказал! За её гордыню и безбожный нрав!

И тут произошло то, что, с одной стороны, моя мама всегда учила не делать, – не лезть в чужую жизнь, не вмешиваться в чужие отношения, – а с другой, – мне казалось это совершенно несправедливым, не заступиться за Аиду Константиновну, которую мы едва знали, но почему-то были всецело на её стороне луны.

Наша рукодельница, всегда рассудительная и сдержанная Берта Иосифовна, вышившая вензельные личные инициалы на кармашках халатов всего медперсонала второго отделения, тихо и жёстко произнесла:

– Я не знаю, за какие тяжкие грехи Вы уполномочили себя судить Вашу мать, но будь я Вашим Богом, я бы хорошенько огрела Вас костылём, прежде, чем впустить Вас в палату, чтобы поубавить Ваш злой нрав.

Всё это время бледная Елизавета стала некрасиво пунцовой. У меня разболелась нога и я решила, что это самое время поменять позу. Я потянулась за костылями и облокотившись на один, вторым хотела пододвинуть переездной поручень на верхней перекладине кровати. Но когда Елизавета испуганно отпрянула и, выкрикнув "Безбожники!", ринулась к двери, а я словила на себе пять пар недоумевающих глаз, передо мной вдруг предстала картина их глазами: ещё несколько секунд и мой костыль приземлится на сухоньком теле Елизаветы.

– Позовите доктора! – вдруг крикнула вслед растворившейся в дверях Елизавете Клавдия Николаевна.

Все перевели взгляд на Клавдию Николаевну, но та уже в доли секунд похрапывала дальше. По-прежнему недоумевающие взгляды, один за другим, вернулись ко мне и моему костылю.

– Та я за поручнем потянулась! – и мне стало так смешно, что все заразно подхватив мой смех, откинулись, кряхтя, на свои вздёрнутые изголовья кроватей.

Это немного разрядило ситуацию, но не для Аиды Константиновны. До самого вечера в палате было давяще тихо, не считая "позовите доктора!" и "когда будет обед?" Клавдии Николаевны. Казалось, она была единственная, кто не принял участие в этом дне.

Поздно вечером Аида Константиновна тихо произнесла:
– Вы не подумайте, она хороший человек. Просто… Просто… – она смолкла на какое-то время, а потом добавила:
– Она Иегова любит… Она – свидетель Иегова…
– Аида Константиновна, – вдруг мягко и ласково произнесла Берта Иосифовна, – а давайте попьём с Вами чаю, обмакнём в него пару дубовых сушек и если хотите, я научу Вас вышивать.

– Давайте, – так же тихо согласилась Аида Константиновна.
– Чай? Я буду! – неожиданно для всех подключилась к отличной идее Клавдия Николаевна и все засмеялись.

Мы пили чай всей палатой, пока на нас не накричали прожжённые медсёстры второго отделения, пригрозив, что не будут бегать к нам всю ночь менять "судно" (холодный тазик для справить нужду лежачим).

Пока заваривался чай, Клавдия Николаевна уже снова благодушно храпела, а женщины ещё долго рассказывали истории из своей жизни. А "настойчивая" Наталья Петровна всё подливала всем женщинам лечебного "Вана Таллин" в чай для хорошего самочувствия. И так смешно и весело в этой палате, наверное, никогда не было, даже когда окна открывались, а стены лоснились от свежей сверкающей краски.

Утром пришла мама, как верный отечеству солдат на боевую вахту. Несмотря на весёлый вечер и лечебный чай, меня мучил и преследовал вчерашний день.

– Мама, а кто такой Иегов? Или Егов? Не знаю точно.
– Кто? – переспросила мама, доставая из самошитой торбочки ещё тёплый куриный бульон.
– Иегов или Егов.
– Не знаю, – ответила мама. – Он что, к тебе заходил? – открывая баночку и протягивая мне бульон, поинтересовалась мама.

Я прижала палец к губам, показывая, чтобы мама говорила тише.
– Та нет, но дочь Аиды Константиновны была у него свидетелем.
Мама не очень поняла почему надо говорить шёпотом, но тихо спросила, пытаясь разобраться:
– Где? На свадьбе?
– Не знаю. – Пожала я плечами и прошептала: – Аида Константиновна сказала, что её дочь не злая, на самом деле. Она просто Иегова больше всех любит. Она его свидетель. А Аида Константиновна его не знает, ну или не видела, – не знаю, в общем. Но говорит, что все сейчас о нём говорят. Поэтому я и спросила тебя. Может, ты слышала.

– Ничего не поняла, но нет, не знаю, – сказала уверенно мама.
– Ну, к Аиде Константиновне вчера приходила дочь и…

И тут я поняла, что не хочу рассказывать маме всю эту неприятную вчерашнюю историю, поэтому смазано добавила, что дочь Аиды Константиновны была не в настроении и на что-то сердилась.

– Мама – это святое! Никто тебя не будет любить так как мама! Ты можешь любить кого угодно, но мама – святое! Мама – одна! – уверенно и не очень тихо сказала мама.

Берта Иосифовна, не отрывая глаз от кружевной салфетки, которую она стремительно и ловко вязала крючком, приподняв левую бровь, утвердительно кивала в такт маминым словам. И хоть мама не видела этого безапелляционного, поддерживающего согласия Берты Иосифовны, казалось, его источают сейчас все эти отважные женщины.

И я почувствовала, как она рассердилась на дочь Аиды Константиновны и её возлюбленного, и немного на меня, как мне показалось. Для моей мамы эта тема была болезненной. Она очень любила свою мать, но та трагически погибла на её глазах ещё молодой. Поэтому я быстро сменила тему, оставшись со своим недоумением один на один, мучимая этой странной, непонятной мне историей про дочь Аиды Константиновны, которая была или оказалась свидетелем Иегова и теперь не навещает свою маму и постоянно её ругает, что та всё не правильно делает и поэтому злит Бога.

Но глядя на Аиду Константиновну, было трудно представить, что на неё вообще можно злиться. Пока я лежала в больнице, я продолжала свои попытки выяснить, кто же этот человек, которого все знают, а дочь Аиды Константиновны даже была у него свидетелем. Но все лишь пожимали плечами, или переспрашивали "кто-кто?", либо выдвигали свои предположения, чтобы пообщаться в этот грустный период своей больничной жизни.

А потом Аиду Константиновну выписали. За ней приехал её сосед. И вскоре я забыла об этом странном событии в жизни этой женщины и её дочери. Но звук этого злого шёпота и глухого шлепка, не покидал меня многие годы.

Спустя несколько лет, когда мой вопрос встретил некогда жадно искомый ответ на "кто же такой Иегов", я поняла одно, – ты вправе выбирать себе религию, какую ты хочешь, людей, с которыми ты хочешь жить, дорогу, которой хочешь идти. Ты вправе выбрать себе жизнь, какой ты хочешь жить. Но если в этом нет любви, нет уважения, то цена твоему выбору – звук глухого шлепка и злого шёпота.


Автор: © Tanja Warucha
Фотоработы: © Patrick Galibert, © Martin Kriebernegg

ЧАСТЬ 1

Когда мне было 8 лет страна хоронила Брежнева. Леонида Ильича. Был ноябрь. Школьные занятия отменили. Все развлекательные передачи, мероприятия, концерты, свадьбы, роды и даже похороны тоже. Все кинотеатры, кафе и столовые закрыли. Три дня в стране был жгучий траур. Повсюду звучала траурная музыка и казалось вместе с генсеком умерла вся страна и всё светлое будущее вместе с надеждами на него. Размер горя казался всепланетным. Гулять во дворе было нельзя, тем более, шататься и слоняться по улицам. Все смотрели прямую трансляцию похорон. Не знаю даже, как себя чувствовали люди, у которых не было телевизора. Плач и вой доносились из какого-то пугающего далека. Было зловеще.

Я сидела на старом потёртом диване, обняв судорожно коленки, и рыдала перед чёрно-белым транслятором горя.

Во дворе часто говорили, что когда Брежнев умрёт, будет война. Но я не думала, что это наступит так скоро. И вот мне только 8, я ещё совсем не пожила, а мир во всём мире уже закончился. Ведь ещё вчера было совершенно мирное время, а сегодня – война.

В дверь позвонили. Кто помнит советские звонки, тот знает, что он может разорвать вашу нервную систему на мелкие тряпочки, особенно, когда не ждёшь гостей. От ужаса я подскочила на диване. Я была уверена, что пришла соседка сказать, что началась война. Сердце просто выпрыгивало из моего детского тельца.

Действительно, пришла соседка и о чём-то приглушённо переговаривалась с мамой:"Шушу шушу… смотришь?… шушу шушу шушу… гроб уронили… шушу шушу шушу… какой ужас… шушу шушу… шо ж теперь будет… шушу шушу… ядерная война… шушушушу… как пить дать… шушушушу…". Мама громко вздыхала. "Ядерная война"… Как же так?! Ведь только вчера всё было так хорошо! Ну, зачем он умер?

И моя детская психика дала течь. Я была уверена, что уже сегодня всё случится, самое страшное, что может быть, – война. Война, бомбёжки, партизаны, мы все умрём. И у меня случился первый в жизни нешуточный нервный срыв. Дверь открылась и в совершенном ужасе вбежала моя мама, за ней брат со спущенными штанами (из туалета прямиком), за ней соседка в переднике, вся в муке. Когда меня насилу успокоили, всё что я хотела, вздрагивая и всхлипывая,  – это умереть до того, как начнётся война.

Все эти три траурных дня с умерщвляющей всё живое вокруг, даже мысли, траурной музыкой были для меня самой длинной вечностью, которую я когда-либо могла в себя вместить. Ночи были мятежные, полные гнетущего ожидания войны и её первых признаков, – воздушной сирены, вой моторов самолётов и всего, что часто показывали в кино.

Никакие мамины уговоры и неубедительные насмешки брата не могли мне помочь. Степень поражения моего детского сознания, моего тонкого, ломкого, ранимого мира была 96%. Остальные 4% попадали на сонное забытьё, спасавшее меня в маленьких ночных промежутках. Всё остальное время я плакала и повторяла, что я не хочу, чтобы была война. Потому что про войну советские дети знали больше, чем про мир.

К концу третьего дня я была уже вся обгрызена этим страхом и мраком изнутри. Все вокруг перекатывали из ушей в уши сценарии краха страны, беззаботной жизни, и что будут делать, если начнётся война. И казалось, что больше в жизни ничего нет и не происходит. Как и вообще больше нет жизни.

Больше ни на что я не могла смотреть, как прежде. Я понимала, что если завтра придёт война, то зачем это всё. Всё меркло и теряло смысл.

Я сидела на полу, облокотившись о диван и рассматривала безучастно политическую карту миру на стене. Она всегда меня немного раздражала. На ней не было Одессы. Я воспринимала это как-то лично, будто на ней нет меня. На карте было много голубого и это рассредоточивало моё внимание. В общем, карту эту я не любила. Но так как всё потеряло смысл, то и эта карта и моё к ней отношение тоже. Я скользила по ней глазами от пятна к пятну и задержала взгляд на бледном сиреневом пятнышке. Я встала и начала читать, что на нём написано: "Гре-ла-н-для"… Хм… "Гре...н...", "Гре-н-ла-н-дия" .

Я подумала: "Интересно, они уже знают, что Брежнев умер и скоро война?" И, закрыв глаза, я представила, как я прилетаю в Гренландию и спрашиваю там людей, а знают ли они, что Брежнев умер и что скоро война? А они смотрят на меня удивлённо и говорят: "Нет. Не знаем. А ты откуда знаешь?" А я им говорю: "У нас во всей стране сейчас траур и мы смотрели похороны всей страной по телевизору." А они все пожимают плечами и говорят: "Спасибо, что сказала". "А что ещё ты знаешь?" - спрашивают они. И я им давай про СССР, про Брежнева, всё, что знаю, рассказывать. А они удивляются, а я тоже удивляюсь, – как же так, все знают, а они нет. И так "облетела" еще пару маленьких пятнышек. А потом, думаю, надо вернуться в Гренландию и спросить у них, а как они живут? Если они ни про Брежнева не знают, ни про СССР. И как такое вообще может быть?

Что точно они мне "рассказывали", не помню. Но помню, что они были мне очень рады, и мне было очень приятно. Я им говорю, что скоро война, надо готовиться, чтобы они были готовы. А они вдруг спрашивают: "А если не будет никакой войны? А ты вот, домашку не сделала, готовилась к войне, а она не пришла. И ты столько всего не сделала. Надо спешить." А я как-то так вот совсем не ожидала,  и не знала, что ответить. Поэтому решила, потом им отвечу, пока "вернусь" домой и подумаю хороший ответ.

Но когда я "вернулась" домой из сиреневой бледной Гренландии, я подумала, ну, ладно, раз пока нет войны, можно еще поиграться и доделать домашку, тем более, там только одно упражнение осталось.

И вскоре жизнь утянула меня в свой бурлящий круговорот и я многое что успела, "пока война не началась".

Спустя много лет, столкнувшись с первыми взрослыми трудностями, я как-то случайно вспомнила, как мне помогли тогда мои "полёты". Постепенно я усовершенствовала их до рабочего инструмента и до сих пор применяю, когда оказываюсь погребённой в какой–либо проблеме, информационном отравлении или когда "скоро война".

В тайне я назвала эту технику "Похороны Брежнева".

Она проста, увлекательна и эффективна. Вы вполне можете адаптировать её под себя. Самое главное, – это остановиться. Успокоиться. Вспомнить, как спокойно и осмысленно дышать, провожая и оценивая с благодарностью каждый свой вдох и выдох, каждое живое ощущения себя.

Потом медленно "расправьте" себя так, чтобы ничто вам не мешало. Ведь вы собираетесь "полетать". Соберите всю лёгкость, какая у вас и в вас есть. А всё тяжёлое оставьте. И медленно, не спеша поднимайтесь. Выше, выше крыши своего дома. Посмотрите на свой дом, свою улицу, маленьких, торопящихся людей, маленькие, почти игрушечные машинки. Поднимайтесь ещё выше, – над городом. Посмотрите на него сверху. Что вы чувствуете? Как вы ощущаете себя и свой город сверху? Проблемы, с которыми вы сталкиваетесь в нём? Продолжайте подниматься выше. Вот, ваша страна в соседстве с другими странами видна лоскутками ткани, кем-то бережно разложенные рядышком друг к другу. Где-то там рассыпаны из микроскопического ведёрка ваши проблемы. Продолжайте подниматься. Что вы чувствуете? Вы видите свои проблемы с этой высоты? Вы видите границы и препятствия? Свои страхи? Поднимитесь ещё выше. Вот она, – наша планета, красивая, уставшая, терпеливая, любящая. Что вы чувствуете? Чувствуете ли вы немного и свою ответственность за неё? За то, что на ней происходит? Может быть, вам хочется её обнять, подарить ей немного своей любви? Как вы ощущаете свои проблемы? Какими вы их видите отсюда? Чувствуете ли вы, что у вас есть, на самом деле, всё необходимое, чтобы их решить? Чтобы решить значительно большее? Насладитесь этим состоянием.

Теперь, так же не спешно, возвращайтесь домой. Аккуратно спускаясь и наслаждаясь увиденным и прочувствованным. Возвращайтесь к себе. Что вы чувствуете?

Каждый раз, когда вы оказываетесь заперты в  созданном кем-то или даже вами самими ограниченном пространстве проблемы, информационном, жизненном, ситуативном, не важно, – используйте смело технику "Похороны Брежнева" (назовите по-своему). Это позволит вам не только сместить угол зрения, точку сборки, перезагрузит вашу систему, но и напомнит вам о том, что мир, в котором мы живём, намного больше, красивее, шире, богаче. Вы живёте не в вакууме, – мы тесно связаны друг с другом, чувствами, мыслями, жизнями. Мы – часть этого мира, этих вибраций и созданных в нём проблем и шедевров.

ЧАСТЬ 2

Мы также живём в мире информационной агрессии. Почему агрессии? Потому что сила и объём информационных потоков, как и частота их передачи, физически не способна пройти весь этап фильтрации и обработки входящих (тем более, не входящих, не достающих) данных в нашем мозгу. Мозг просто не приспособлен к такому объёму работы.

Не потому, что он плохо сконструирован. Наш мозг идеален. Это супер компьютер. Просто у него другой алгоритм работы с информацией. Находясь ежедневно под искромётной, огнедышащей атакой бомбардирующей со всех сторон информацией, он физически не успевает её всю, и своевременно её поступлению, обработать. Под информацией здесь имеются ввиду все доступные сегодня средства информационного контакта и лёгкого дофамина: новости, реклама, интернет, телефоны, компьютеры, телевизоры, социальные сети, книги, журналы, профессиональная литература, кино, контакты и т.д.

Наш мозг ещё занят массой другой работы, которую мы вообще не регистрируем на уровне сознания. Сюда входит работа всего организма, его процессов, его взаимодействия с внешней средой, постоянное построение новых нейронных связей и путей, и много другой неизвестной нам деятельности. Наш мозг постоянно работает и постоянно учится одновременно. И у него нет выходных, и нет отпусков. И всю эту огромную работу он делает под перекрёстным медиаогнём и – да, нашей медиазависимости.

Как человек, изучавший журналистику, я понимаю, как работает медиа эфир и какая концентрация каких новостей и/или медиа контента должна быть, чтобы: а) выжить самому медиаресурсу; b) заполучить или зацепить своего клиента. Это не хорошо и не плохо. Это техника работы.

Другими словами, будучи ежедневно информационно отравляемым, у обывателя формируется так называемая медиазависимость. То есть, "мне очень плохо от всех этих новостей", но "надо посмотреть, что у нас сегодня".

Оказываясь ежедневно перегруженным информационно, человек больше не в состоянии анализировать, фильтровать или сопоставлять информацию, так как у него попросту нет полного объёма этой информации и полной картины мира.

Проводя параллель со сложившейся в мире ситуацией с COVID-19 мы оказываемся в поле постоянно недостающей, неполной, до конца не изученной или не исследованной, или просто не известной информации.

Но! Мы уже поглощены паникой и рядом серьёзных, деструктивных процессов, которые не менее, а иногда и более разрушительны, в сравнении с сегодняшней проблемой. И всё это – на основе неполных знаний, неполной, но агрессивно повторяющейся, информации.

Для примера. Я регулярно слежу за статистикой на нескольких международных ресурсах (например, Esri’s Disaster Response Program (DRP) или statista.de). Я это делаю для себя, по старой, давно сформировавшейся привычке выходить за пределы проблемы и её медиаграниц. Это помогает мне держать голову в прохладном месте.

Во всех таблицах принцип извлечения статистических данных одинаков:

1. количество зарегистрированных заболевших;
2. количество зарегистрированных умерших;
3. количество зарегистрированных выздоровевших;

Итак, ключевое слово во всех трёх пунктах "зарегистрированных". Но, если бегло:

– В пункте 1 мы не знаем число НЕзарегистрированных заболевших, число людей, у кого вирус прошёл бессимптомно и число НЕзарегистрированных заболевших, находящихся на домашнем карантине. Но при любом раскладе, – цифра будет больше.

– В пункте 2 мы не знаем фактическое число людей, умерших именно от этого вируса. Мы имеем смешанную цифру умерших от осложнений в результате уже ослабленного другими болезнями, инфекциями, бактериями, другими вирусами в том числе, организма. Такой организм, в принципе, под угрозой всего. Даже аллергия может вызвать необратимый исход при неблагоприятном раскладе. Учитывая этот факт, цифра непосредственного влияния COVID-19 будет меньше.

– В пункте 3 мы не знаем фактическое число выздоровевших, так как число выздоровевших незарегистрированных заболевших, число людей, у кого вирус прошёл бессимптомно и число выздоровевших дома, на домашнем карантине здесь не учитывается. Но при любом раскладе, – цифра будет больше.

Что это всё означает. Это означает следующее:

1. Что проблема есть, к ней нужно отнестись серьёзно, а именно, – соблюдать те несложные правила (вы их знаете), которые полезны так же и в "мирное время". Но – выйти из состояния окаменевшей от страха и паники куколки и подумать о том, что в мире, в стране, в городе, в жизни и лично у каждого есть много других проблем, требующих нашего участия и здравого смысла.

2. Вирус в итоге будет побеждён, а расизм, ненависть и разобщённость, – медицина и политика не лечат.

3. Страх и агония не влияют на то, заболеете ли вы этим вирусом или нет. Также не приносит помощи, пользы или поддержки тем, кто уже столкнулся с проблемой. Тогда спрашивается, вам это что даёт?

4. Делать выводы, как и решать проблемы лучше не только с проветренной, спокойной головой, но и при наличии полного объёма информации. Либо учиться фильтровать, сортировать информационную агрессию, и уменьшать от неё зависимость.

5. Этот вирус – про нас, про людей. Нужно больше говорить о нас, а не о вирусе. О людях, независимо от того, мы заболели или нет. О нашем отношении к себе и близким. О нашем отношении к здоровью и к тому, что делает нас сильнее, и что нас разрушает. Это о нашем комфорте/дискомфорте наедине с собой, со своими близкими, со своими детьми. И да, это о переосмыслении.

6. Находите плюсы и положительные стороны во всём, включая карантин и сложившуюся ситуацию. Она может нас многому научить. Например:

– следить осознанно за своей гигиеной. Не только физической, но и эмоциональной, ментальной, душевной.
– держать дистанцию не только физическую, но и культурную, уважать границы и жизнь других людей, принимать и уважать их выбор.
– оставаться человеком.
– быть социально ответственным.

7. Полетайте вокруг земли, посмотрите на эту или любую другую проблему из пространства Вселенной. Какой вы её видите в размерах земного шара?

И последнее.

Это самое время напоминать себе и друг другу, кто мы и почему мы в пространстве друг друга. Информационное отравление, отравление людьми, отравление едой лечится одинаково, – принудительной и/или неизбежной эвакуацией "ядов". Но любой микрофлоре, не только физической, нужно потом живое, полезное питание и восстановление биологически, энергетически, эмоционально богатой среды.

Запустите свой внутренний, личный флешмоб #ктотыдляменя, – напишите, скажите, покажите, но – обязательно донесите это до каждого, кого осознаёте в своей жизни присутствующим.

Будьте бережны к себе и тем, кто рядом с вами. Будьте ответственны. Будьте здоровы. Будьте здравомыслящи.

Автор: © Tanja Warucha

Pictures:
© Edvard Meets Vincent Posters, designed by Gravityx9 Designs
© Нино Чакветадзе
Политическая карта мира
© Анна Силивончик

Это был мой город... лет двести назад. Я хорошо знала эту площадь. Этот невзрачный фонтан, на месте которого теперь стоит величавый памятник. Эту булыжную мостовую, по которой вяло кружил уставший мусор. Здесь не было звуков, но я знала каждый шорох этого места. Я знала, как хрустит каждый излом бесшумно и неуклюже перекатывающейся мимо меня пожелтевшей вчерашней газеты. Я знаю, что здесь, вон в той части площади, сидят две залихватские торговки семечками и прочей мелкой мишуры. А в той части площади – известная пекарня старого грека. Мне не нужно оборачиваться, я это знаю. Я знаю всё, что происходит сейчас и что происходило здесь раньше. Сейчас здесь всё по-другому, но одновременно так же... Я там, где нет времени.

 Я не знаю, сколько жизней мы не позволяли себе любить, где и когда мы потеряли друг друга, но я знаю, что любовь – единственное чувство на земле, о котором мы ничего, на самом деле, не знаем. Мы ищем и не находим, придумываем, мечтаем, верим в чьи-то определения, устремляемся и разочаровываемся. Мы перекладываем маленькие кусочки себя, перекраиваем и шьём заново, будто в нас что-то не то, не так, не с теми. Мы строим других себя, мы строим других. Мы складываем, как пазл, свою недостающую реальность в безопасном придуманном мире. И вскоре он уже сам формирует нас и наши ожидания.

Осень — моя нежная пора, пора глубинного обновления, душевного облегчения, игры света и красок, сила матери, способная любить и преображать, дарить и ограждать. Она вмещает в себя силу и энергию каждой поры года.

Для меня — это пора облегчения, замедления, отдохновения от звенящей, суетной разноголосицы, мой внутренний slow-motion.

Никто не знает, на сколько приходят в нашу жизнь любимые и близкие. В один день, в одно мгновение их может больше не оказаться в вашей жизни. Не испытывайте и не теряйте время. Не скупитесь лишний раз обнять, сказать теплое слово, поблагодарить, подарить прямой любящий взгляд, улыбнуться, прикоснуться... и представить, что нет ничего, что препятствует этому. Какой бы ни была их реакция в ответ, не скупитесь на теплые эмоциональные подарки. Принимать тоже не всегда легко. Но будьте щедрыми просто так. Не позволяйте вашим зажатостям, стереотипам, комплексам, хаотичным будням и страхам откалывать от вас живые кусочки счастья, – вам их потом не собрать. Не меняйте на сожаления и воспоминания ПОТОМ благость присутствия любимых и близких в вашей жизни СЕЙЧАС. 

 Автор: © Татьяна Варуха 

Иллюстрация: © Christian Azuh

Иногда в нашу жизнь врываются события, к которым мы оказываемся не готовы, они ломают нам хребет, бросают нас на колени, вышвыривают нас в самый вихрь разбушевавшегося, неуправляемой силы урагана, обесточивают наши ресурсы, выжигают наше естество и рушат все наши ориентиры. Но однажды наступает тот день, когда ты ясно осознаешь, что есть кое-что, что ты можешь сделать даже на коленях, разбитый и обессиленный, – ты собираешь в кулак всю свою волю и вскоре понимаешь, что в твою жизнь пришел НОВЫЙ день. И что бы не происходило, ты точно знаешь, что теперь - ты справишься.

Автор: © Татьяна Варуха