В далёких, взъерошенных 90-х, ещё будучи студенткой филфака,
я неожиданно получила приглашение поработать в "иностранном брачном бюро". В то время было мало понятно, что оно такое и с чем это едят. И само понятие "бюро" увязывалось в голове с "добрыми услугами" или машинописной деятельностью. Знакомая знакомой, очарованная какой-то моей восторженно-юношеской статьёй в газете "Порто-Франко" и парой-тройкой стихотворений в "Вечерней Одессе", вкрадчиво и с расстановкой пыталась донести до меня суть своего предложения о выгодной вакансии. Но не осилив поставленную задачу, написала мне адрес, куда прийти и поговорить "за вопрос работы писателя писем".
Сам адрес по улице Болгарской, а точнее, район Молдаванки, признаться, меня откровенно смутил. В начале 90-х это была уже совсем не та, нежно, с хрустом и колоритом воспетая Бабелем, старая Молдаванка. Это был уже слегка не безопасный райончик для "залётных" и "понаехавших" чужаков ибо, как говорят в Одессе, "произошло то, что случилось", – шёл полным ходом развал, передел и перекрой ещё никому не понятной, не известной, новой жизни.
Но девушка я была активная, любознательная и в меру авантюрная. Немного посильных карманных денег в то время были роскошью. Поэтому любопытство взяло вверх и в один солнечный апрельский четверг я отправилась в самое сердце угасавшей легенды Одессы, терзаемая сомнениями, что в этом районе вообще может быть что-то жизнеспособное, доброе и светлое, чтобы перевернуть жизни не одного десятка одесских женщин и немецких мужчин...
Поросшие травой старые дворы, припрятанные за ветхими кривыми деревьями, с нескончаемыми вариациями каменных пристроек с полуслепыми окошками и хлипкими ступеньками переменчивой надёжности; деревянные незамысловатые веранды, палисаднички с хлипким штакетником, выкрашенные бессмертной зелёной краской в "надцать" слоёв кистью неизвестного мастера, – всё здесь хранило невероятные истории и мифы своих постояльцев. Почти каждый двор был чем-то или кем-то когда-то известен. Сейчас здесь текла вялая жизнь, небрежно скомканная временем и беспощадным ветром перемен.
В поисках нужного дома, я прошла почти всю улицу от Мельницкой, заполняя унылую реальность придумыванием картинок подвижного прошлого, ещё до идеи переименования её в улицу Будённого, а потом снова в Болгарскую. Вообще, идея смены названий улиц вызывала у меня смешанные чувства. Это как смена имени или фамилии, только – насильно. И чаще всего – с повреждением судьбы и энергетики этих улиц. Ведь раньше называли, как и строили, "навечно". Название всегда было связано с сутью самого места, его особенностью или назначением. И даже возвращая через время улице её былое имя, больше ничего нельзя было вернуть. Будто её судьба была уже непоправимо сломана и вернуть можно только её название, но не её жизненную силу.
Старые ворота во двор были настежь открыты, вкопанные в это состояние общей заброшенностью и неухоженностью последние пару десятков лет. Было заметно, что фасад на скорую руку был подкрашен и "примарафечен" для крайне благовидного впечатления. И так как весь остальной антураж был забыт и заброшен временем, я без труда нашла нужную пристройку и к ней лестничный ряд.
"Офис" "иностранного брачного бюро" оказался довольно оживлённо заполненным женщинами разных возрастов, снующих от одной пустой стены к другой в поисках идеального освещения своей красоты. Здесь полным ходом шла настоящая фотоагония.
Из мебели здесь была пара стульев и один поживший стол. Белые стены без пёстрых обоев с вензелями были необычным явлением в то время и "резали" глаз своим "голым" и "не законченным" видом. Но я догадывалась, что в этом присутствует что-то модно-заграничное. Бывшая маленькая, невзрачная конура на Молдаванке незатейливо и смело была переосмыслена в "представительское" бюро на некий неведомый "забугорный" лад.
Женщины суетились и волновались. Фотограф, женщина средних лет, заправски "щёлкала" одну за другой, терпеливо выставляя пышногрудых и фигуристых красоток бальзаковского возраста в "правильные" позы, сдабривая и приукрашивая их потрёпанное и прибитое жизнью мнение о себе и своей красоте уверенными, утвердительными прилагательными. Было заметно, как серьёзно и ответственно все относятся к тому, что происходит.
В комнату вошла высокая, суховатая, совершенно бесцветная в лоне этого цветника женщина. Сразу было понятно, что она в этом фото-вертепе не участвует, но имеет к нему отношение.
– Роза Францевна, Вы не передумали? – обратилась к ней громко женщина с фотоаппаратом.
– Нет-нет-нет, Беллочка, даже не пробуйте снова! Мне хватает здесь головной боли, чтобы ещё себе её увеличивать!
Роза Францевна махнула рукой в сторону фото уголка и скрылась в соседней комнате, сотрясая в воздухе какие-то письма в одной руке, и необычной формы конверты – в другой.
– Вы тоже на каталог? – услышала я чей-то вкрадчивый голос за спиной. Женщина лет 60–ти, со слегка потёкшим алым контуром губ, всем своим видом сохраняла всеобщую интригу этого места. Она ждала ответа и было понятно, что она перейдёт в наступление, как только я открою рот.
– Нет, – торопливо ответила я, почувствовав какую-то угрозу быть в это втянутой.
– Почему? – Было совершенно очевидно, что у неё основательный арсенал доводов, почему я должна принять в этом участие и не должна торопиться с отказом. И она готова мне их все предъявить безотлагательно, каким бы ни был мой следующий ответ.
Я решила прервать этот разговор в самом зачатке и так же быстро ответила, что я здесь "интересуюсь за вопрос работы".
– Работы?! – с ещё большим воодушевлением воскликнула моя неожиданная собеседница. – Вы будете писать письма?!
И не дождавшись моего ответа, она уже звала Беллу, настраивающую на правильный кадр очередную одесскую красотку с Молдаванки.
– Белла, Беллочка, таки у нас есть наконец-то девочка на романтичные письма!
– Я только спросить…. узнать… – мой голос утонул в мгновенно распространившейся радости женщин. И вся эта одесская красота в доли секунд окружила меня, радуясь наперебой, что "ой, ну, слава богу!", "ну, наконец-то!", и "мы спасены!"
Мне прямо как-то сразу стало нехорошо. Я совершенно не планировала такого "собеседования" и вообще, я – "только узнать".
Женщина-фотограф громко объявила перерыв и технично вывела меня из окружения.
– Я Белла, – сказала она. – Светочка сказала мне, что ты очень красиво пишешь. Нам нужен именно такой человек.
Видимо, мой взгляд был настолько недоумевающим от происходящего, что Белла резко сменила темп и канву рассказа и зашла с другого конца. Она начала рассказывать историю своего бюро, и как она вернулась из заграничного, немецкого замужества после пяти лет жизни в Германии и решила открыть здесь "одесское отделение" одного очень большого германского брачного агентства (с каким-то непонятным названием) и подарить всем "нашим женщинам" билет в счастливую семейную жизнь. И это огромное германское агентство очень радо, что в таком славном городе Одессе будет их иностранное отделение. Но нужно выполнить одно условие. Ей, как директору одесского отделения, нужно составить каталог из ста женщин до конца этого месяца. И что она уже имеет 78 замечательных женщин для этого каталога и ей не хватает ещё 22-х, и поэтому если у меня есть подружки, которые хотят красивые фотографии, – пусть приходят. И что я тоже могу, так сказать, "по блату", сфотографироваться и попасть в этот каталог, чтобы выйти замуж за немца.
– Я прошу прощения, – робко напоминая о себе и цели моего визита, вставила я в небольшой паузе. – Я пришла насчёт работы. Мне сказали….
– Да-да-да, конечно, я за то и говорю! Просто я хотела тебе показать преимущества, которые ты будешь иметь, работая в моём бюро.
– Спасибо, я пока не собираюсь замуж...
– Напрасно! Тебе как раз самое время! – И Белла начала рассказывать, как она была счастлива со своим немецким мужем, но он был очень простой и она заскучала с ним. И что он не хотел, чтобы она работала, а она не могла сидеть дома. И она придумала: ведь сколько несчастных женщин у нас, которым она может помочь. И вот, она решила, что будет помогать "нашим девочкам" устраивать свою счастливую жизнь. Мужу это всё не нравилось, что она не хочет сидеть дома, и что всем этим занимается. А она поняла, что может и сама, без него. И решила действовать самостоятельно. Жалко, конечно, но ничего. А ещё, она уже устроила жизнь нескольким женщинам и ещё нескольким желающим подала напрямую анкету в основной каталог, заполнив за них всю необходимую информацию, и вот сейчас им уже пишут немецкие мужчины. И вообще, немецкие мужчины очень хотят в жёны "наших женщин" и мечтают о них.
Потом она рассказала о том, что они несчастны с немками, так как те больно свободолюбивые и не очень хотят семью, замуж, рожают после сорока, – какой кошмар! и прочее. А немецкие мужчины очень семейные и готовы платить деньги, чтобы найти свою единственную. И что все мужчины надёжные и проверенные, и что нужно платить агентству за каждую выбранную в каталоге девушку. Так что, всё очень и очень серьёзно.
Белла рассказала бы что-то ещё, но в этот момент в комнату зашла Роза Францевна и протянула ей пару исписанных тетрадных листков.
– Вот, – сказала она твёрдо, – ещё два новых письма. Для Людочки и Лидии Филипповны.
Белла взяла письма и воодушевлённо добавила:
– Вот, Лидии Филипповне 58 и за ней ухаживает такой импозантный и богатый мужчина. Ему 72, он вдовец и влюблён в Лидию Филипповну. А она боится и не хочет ехать к нему…
– Я прошу прощения, – снова нерешительно перебила я, немного устав от обилия обрушившихся на меня новостей, историй и судеб неизвестных мне женщин и ещё менее известных немецких мужчин и их чаяний. – Я не совсем поняла, что я должна делать?
– Писать письма!
– Кому? – я никак не могла понять, какие письма нужно писать. Я поняла, что женщины переписываются с мужчинами-немцами, которые их выбрали. Кому и какие письма должна была писать я, – я боялась предположить. Но оказалось, – именно те, что я боялась предположить.
– Как кому? Немцам!
– Но я не знаю немецкого!
– Да тебе и не надо! Немецкий у нас знает Розочка Францевна. Она всё переведёт.
Я всё ещё не понимала, почему тогда Розочка Францевна не переводит письма самих женщин или не пишет их сама, сразу на немецком.
– Нам не нужны лишь бы письма! – воскликнула интригующе-театрально Белла. – Нам нужны романтичные письма, – уже чуть тише и уверенно добавила она. – Чтобы не было долгой и нудной переписки, а всё быстро решалось. Ведь время так бежит. Три недели идёт письмо в одну сторону, три – в другую. Потом опять, потом снова. А иногда они теряются и вовсе не доходят. И так пролетают месяцы и всё время, – неопределённость!
Нам нужны такие письма, чтобы, понимаешь, бац и влюбился и жить больше без неё не может. Что бы он сразу вызов присылал и к свадьбе готовился. Тогда все будут счастливы.
– Но ведь я же не знаю этих людей! И вообще это такое личное всё…
– Личное у них будет потом! А чтобы это "потом" случилось, нужна смазка, романтика, стрела Амура, письма счастья, сказка, самые лучшие слова! Понимаешь?
– Так, а Роза Францевна не может… ну, писать?
– Не может… – И тут Белла немного стушевалась и посмотрела на дверь, за которой скрылась пару минут назад Роза Францевна. – У нас никто потом на её письма вообще не отвечает… Ну, не знаю… Короче, нам нужен кто-то, кто умеет красиво писать.
Я была готова отказать и сбежать из этого дома счастья, как можно скорее. Но в этот самый момент в комнату зашла миловидная женщина и сказала, что её Леночка вообще уже не ест и не спит, и ни на что не имеет настроения, что ни один из её женихов ей не ответил. Как пошёптано! На что Белла сразу бросилась её успокаивать и, повернувши голову в мою сторону, уверенно сказала, что теперь у них есть "писатель романтических писем" и дело быстро пойдёт на лад!
Не успела я зачерпнуть воздух, чтобы ответить, что меня не правильно поняли и что я, скорее всего, – нет, очевидно, – не подхожу на эту работу, и что у меня нет никакого опыта в этой сфере, как вдруг эта опечаленная женщина бросилась ко мне со словами благодарности и всеми ранее уже сказанными другими женщинами: "слава Богу!" и "наконец-то!", что я окончательно смутилась и вся как-то сжалась от серьёзного опасения, всё ли тут вообще нормально.
Но Белла Марковна оказалась не только очень предприимчивой и "самостоятельной" натурой, но и вправду, очень сердечной. Оценив с высокой точностью моё состояние, она наклонилась ко мне и протянула те самые два письма, что принесла Роза Францевна:
– Хорошо, давай так. Прочти эти два письма, и скажи мне, ты можешь написать ответ, если я тебе опишу этих женщин? Это переводы писем, которые им прислали мужчины. Но прежде чем ты их прочтёшь, скажи мне…
Она взяла меня за плечо и показала в сторону двери, чтобы мы вышли на улицу.
– Ты веришь в то, что иногда человеку дадены чувства, но не дадены слова их передать? Но именно от этих слов зависит его судьба?
Я сразу поняла, что она имеет в виду.
– Можно? – Я протянула руку к письмам. Белла, не отводя от меня глаз, протянула мне уже чуть смятые листы.
Я села на ступеньки и начала читать. Каждое письмо было на три-четыре листа. Три-четыре листа чьей-то чужой, настоящей, искренней, далёкой жизни. Всего три-четыре листа, чтобы рассказать о самом главном, самом важном, не ошибиться, не вспугнуть, не оттолкнуть, не обмануться самому.
Роза Францевна была очень хорошей женщиной, но столь же очень косноязычной, это было видно даже по переводу, который был почти в два раз короче оригинала письма. А девушки и женщины большей частью просто не знали и не понимали, что они и как должны написать.
Я попросила ручку и бумагу, и не беспокоить меня, пока я сама не приду. Я осталась на ступеньках. Белла никого не выпускала и не впускала, чтобы мне никто не помешал. Когда я закончила читать первое письмо, я уже знала, что нужно ответить. То же самое произошло и со вторым. Ответ написался довольно быстро даже для меня самой. Когда я закончила, я позвала Беллу и попросила её, чтобы она прочитала, когда я уйду, и сопоставила характер этих женщин ответу каждой. И если он не соответствует, – подправила прежде, чем переводить, чтобы не было потом болезненного разочарования.
Мы договорились, что я приду снова через два дня и мы решим.
Я возвращалась домой по всклоченной, разбитой ухабинами, дороге старой Молдаванки и думала о том, что где бы ни жили люди, кем бы они ни были, на каком языке они бы ни говорили, и какой обеспеченной или бедной ни была бы их жизнь, все они, в итоге, ищут одного, – кого-то, кто бы их любил. И какие удивительные обстоятельства могут для этого разложиться, если ты этого искренне хочешь, чтобы два человека в этом суетном сонме людей, в этом бурлящем мире, нашли, узнали, встретили друг друга, доверились друг другу и отправились дальше вместе.
Чтобы Лидия Филипповна и Харальд, Людочка и Маркус, Леночка и Кристоф, Светочка и Фридрих, Белла и Стефан, Александра и Хельмут, Наталья и Бернд, Алёна и Ульнер, Надежда и Мартин, и многие другие и разные, встретились в этой жизни, – какие невероятные хитросплетения судьбы должна переплести жизнь, чтобы исцелить перемотанные туго, до синевы, раны одиночества.
Как просто и сложно вершится судьба людей. Но прежде, чем пересекутся и встретятся друг с другом все недостающие жаркие и холодные сердца, длинные и короткие пути, все спутанные и размотанные истории, цельные и надломленные судьбы, в жизни двух людей должно стать больше невмоготу так, как есть, чтобы стало нестерпимо надо, как хочется.
Потому что, чтобы быть счастливым, нужна искренность. Чтобы любить – нужна смелость. Но, чтобы найти своё счастье с кем-то из самой дерзкой своей мечты, – нужно доверие. Себе, – чтобы сделать шаг и не останавливаться. И миру, – чтобы включить волшебство и зажечь все звёзды.
Автор: ©
Tanja Warucha